ПУТЕШЕСТВИЕ
ПО «СЕВЕРУ»
ПО «СЕВЕРУ»
В марте 2020 года в Архангельске прошла премьера спектакля «Архангельского молодежного театра» «Север» в здании Морского речного вокзала, который был заявлен как
● первый в Архангельске спектакль-путешествие;
● первый в Архангельске спектакль без артистов;
● первый в Архангельске спектакль об истории, мифах и легендах Севера;
● первый в Архангельске спектакль о личности в истории Севера.
● первый в Архангельске спектакль-путешествие;
● первый в Архангельске спектакль без артистов;
● первый в Архангельске спектакль об истории, мифах и легендах Севера;
● первый в Архангельске спектакль о личности в истории Севера.
Первая комната, которую я посетила, носит загадочное название «Мангазея». Полумрак. На одной стене черным по желтому былина про зайца, на другой — рисунки: конь, Сирин и существо с мордой динозавра, острыми зубами и туловищем, непонятно как держащимся на тонких конечностях, похожих на палки. Старое потертое кресло с деревянными подлокотниками, на спинке — наушники. Надеваю — в ушах мужской голос тягуче поет незнакомые, но в то же время, вызывающие теплые воспоминания былины.
Иду по темному коридору до следующей двери — комната фотографа и городского головы города начала 20 века Якова Лейценгера. В небольшом помещении деревянный письменный стол и старое кресло, желтые стены. На столе лежат маленькие пластиковые карточки, напоминающие обрывки пленки с небольшим пластиковым обрамлением и проигрыватель для них, под ними почему-то виднеется судовой журнал. Все это похоже на вечерние просмотры диафильмов в детстве. На одной из стен содержится информация о фотоматериалах: «…фотоматериалы принято делить на позитивные, негативные и обращаемые». Было интересно, но хотелось больше информации об этом человеке. Все вроде бы неплохо, но Лейценгер — это не только фотография, у нас в городе есть школа его имени, там в фойе информации больше.
Tilda Publishing
create your own block from scratch
После я очутилась в практически полностью темной комнате о трамваях.
Задумка интересная: садишься в кресло и видишь на стене проекцию кабины трамвая с машинисткой, которая объявляет: «Следующая остановка — Морской речной вокзал», и мы видим, как трамвайчик выезжает из-за угла дома Гайдара. Сразу всплывают воспоминания из детства: звон трамвая, шумные разговоры пассажиров. К большому сожалению, ролик заканчивается раньше, чем я успела сесть, но воспоминания вызывает теплые.
Задумка интересная: садишься в кресло и видишь на стене проекцию кабины трамвая с машинисткой, которая объявляет: «Следующая остановка — Морской речной вокзал», и мы видим, как трамвайчик выезжает из-за угла дома Гайдара. Сразу всплывают воспоминания из детства: звон трамвая, шумные разговоры пассажиров. К большому сожалению, ролик заканчивается раньше, чем я успела сесть, но воспоминания вызывает теплые.
Довольна интересна была Комната Владимира Резицкого. Там наушники были подключены к магнитофону тех лет, в них играл джаз.
Комнаты Двина, Льды, Море и Птицы можно было бы объединить. Абсолютно одинаковые помещения — светлые, с окнами, выходящими на причал. В каждой из них свое аудиосопровождение, например, в комнате «Птицы» кричат чайки. Когда только заходишь в помещение, вообще сложно понять, что это. К сожалению, обшарпанные стены не доставляют никакого визуального эстетического удовольствия, поэтому, постояв здесь пару минут, продолжаю двигаться дальше.
Дальше — узкий коридор, весь в тумане. Ныряю в него и оказываюсь в комнате под названием «Банный король». На стенах очень много текста. Пытаюсь прочитать, но сценический дым сильно мешает, затрудняя дыхание. Осматриваюсь — мне сильно не хватает каких-нибудь осязаемых предметов, чтобы хоть что-то вынести в своей памяти из этой комнаты. Так и не сумев дочитать, побыстрее выхожу в коридор.
Дальше — узкий коридор, весь в тумане. Ныряю в него и оказываюсь в комнате под названием «Банный король». На стенах очень много текста. Пытаюсь прочитать, но сценический дым сильно мешает, затрудняя дыхание. Осматриваюсь — мне сильно не хватает каких-нибудь осязаемых предметов, чтобы хоть что-то вынести в своей памяти из этой комнаты. Так и не сумев дочитать, побыстрее выхожу в коридор.
Береговые матросы — комната-лабиринт из шкафов.
Старые советские шкафы, хаотично расставленные. Дисковый телефон, вырезанный портрет Ленина на стене, закрывающий собой плакаты с небоскребами, куча бумаг под стеклом на письменном столе, шкаф для ключей с потертыми боками, забытый стаканчик из-под кофе, видимо, оставленный моими предшественниками. Песни Татьяны Булановой.
Погружение в 90-е. Довольно необычно и интересно. Комната выглядит так, как будто её хозяева вышли на минутку и вот-вот вернуться.
Старые советские шкафы, хаотично расставленные. Дисковый телефон, вырезанный портрет Ленина на стене, закрывающий собой плакаты с небоскребами, куча бумаг под стеклом на письменном столе, шкаф для ключей с потертыми боками, забытый стаканчик из-под кофе, видимо, оставленный моими предшественниками. Песни Татьяны Булановой.
Погружение в 90-е. Довольно необычно и интересно. Комната выглядит так, как будто её хозяева вышли на минутку и вот-вот вернуться.
Запомнилась комната СССР. В углу — потертый советский сервант со старой посудой и ламповый телевизор. Телевизор не рабочий, но на него вывели изображение через проектор. Сделали эффект старого, с помехами экрана. В наушниках — песни из неизвестного мне концерта.
Следующей стала комната Георгия Седова. Темная комната, на полу яркий экран с белыми льдами, вокруг кучкуются люди и слушают неторопливый рассказ об экспедиции.
Комната Чумбарова-Лучинского встретила множеством открытых шкафчиков, внутри которых вешалки и стихи, в каждом разные. «Утром это было: на лесной поляне…» — виднеется в одном. Заканчивается этот коридор душевой. Темно-синие кафельные плиты, забрызганные кровью, наводят ужас — Федор Степанович Чумбаров-Лучинский принимал участие в репрессиях.
Комната Чумбарова-Лучинского встретила множеством открытых шкафчиков, внутри которых вешалки и стихи, в каждом разные. «Утром это было: на лесной поляне…» — виднеется в одном. Заканчивается этот коридор душевой. Темно-синие кафельные плиты, забрызганные кровью, наводят ужас — Федор Степанович Чумбаров-Лучинский принимал участие в репрессиях.
Ольга Второва-Яфа. Комната о репрессиях. Самая страшная комната. Темное помещение. Деревянные сооружения, похожие на кровати по боковым стенкам. В конце этого коридора белый свет, который ужасает — проекция женщины.
Двигаюсь дальше — Николай Сутягин. Посреди пустой комнаты деревянная башня. Она совсем не похожа на то самое строение. Можно было бы добавить на стены фотографии. Хотя рассказ послушать было интересно, как будто сам автор этого творения разговаривает с тобой.
Двигаюсь дальше — Николай Сутягин. Посреди пустой комнаты деревянная башня. Она совсем не похожа на то самое строение. Можно было бы добавить на стены фотографии. Хотя рассказ послушать было интересно, как будто сам автор этого творения разговаривает с тобой.
Tilda
В завершении похода поднимаюсь на второй этаж. Глаза привыкают к яркому свету. Скелет Нерпы. Он нереально большой. Внутрь скелета, кажется, может поместиться небольшая лодка. Два стула внутри наводят именно на такие ассоциации. К сожалению, там не было про нерпу никакой информации ни текстовой, ни аудио, поэтому узнать про нее побольше так и не удалось.
Степан Писахов. За закрытой стеклянной дверью на стене — проекция мультика про «Собаку Розку». Перед дверью — стул с наушниками, почему-то подумала, что там сказки, но оказалось, нет. Там рассказ о самой выставке. Хотя сказки были бы тут уместней.
После спектакля у меня скорее осталось негативное представление о городе. Серые стены, темнота, тяжелые истории людей. Иногда хотелось остановиться и послушать подольше, но спертый воздух от дымовой машины стал помехой — из-за него не вполне удалось вникнуть в суть.
В целом выставка-спектакль вызвала смешанные чувства: с одной стороны, очень интересная и необычная задумка совместить театр с выставочной экспозицией, с другой — не самая удачная реализация. Что хотел сказать автор? Почему так мрачно? Это так и осталось для меня загадкой. Мое путешествие по «Северу» закончилось, я вышла на темную улицу осеннего города и задумчиво побрела в сторону дома.
